ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЖЕНЩИНЫ…

ЗДАРРРРРРРРРРРРРРРРРОВА;)
НАРЫЛ В ИНТЕРНЕТЕ…

Три года унижений и два аборта. Вот что получила актриса Лариса Кадочникова после того как в 18 лет стала любовницей Ильи Глазунова. О своей истории Лариса рассказала в новом номере журнала «Караван историй». В частности она описывала свою первую встречу с художником в 1957 году. Она тогда была студенткой, он — уже известным «работником искусства». Как-то походя Глазунов предложил девушке немного попозировать для него. Она согласилась.

Зря женщины удивляются: «Я и не предполагала, что он окажется таким жестоким». Диктатор обычно проявляет себя сразу, чуть ли не с первых минут. Вот и Глазунов первым делом сдернул с фактически незнакомой девушки ее клипсы — заявил, что это уродство. Другая бы сказала: «Вы что себе позволяете?». Но Лариса даже оправдываться стала. Всё. Бинго! Садист понял, что нашел свою жертву. Понял, скорее всего неосознанно, интуитивно. Шкурой. И она, выросший без отца ребенок, я уверена, поняла, что нашла «своего мужчину», папочку, который все знает, подчинилась и поджала хвост. Так начались три года свистопляски. Его контроль, диктаторские замашки, стремление переделать ее под свой вкус — все это классическое поведение «домашних тиранов» она принимала за любовь, хотя друзья ее постоянно спрашивали: «Зачем тебе это?»… А параллельно развивалась еще одна женская трагедия — жены художника.

…Глазунов усадил меня на табуретку и стал неторопливо разглядывать, как какую-нибудь статую. Я почувствовала себя неловко. А на мне в тот день были клипсы. Очень модные, но дешевые, пластмассовые. Илья поморщился, когда их увидел, сдернул с моих ушей и раздраженно сказал:
— Какое уродство! Тебе нельзя такое носить.
Он вдруг перешел на «ты».
— Они, конечно, простенькие, — начала я, но Глазунов перебил:
— Как ты не понимаешь! Современные поделки, грубые и пошлые, противопоказаны такому лицу, как у тебя… — я притихла, а он продолжил в каком-то непонятном восторге: — Странный овал, тревожные черные глаза, страдающие и заставляющие страдать. То, что я искал. Такие лица были у героинь Достоевского…

…Три часа пролетели как один миг. Я и не заметила, когда Илья успел меня нарисовать, и с трудом вернулась к реальности. Мы стали встречаться — почти каждый день. Сначала только работали и разговаривали — о литературе, живописи, истории. Познания Глазунова в самых разных областях знаний поражали. Я слушала открыв рот. И стоило ему только позвонить, мчалась в условленное время в мастерскую, благо запретить это было некому. Мама опять уехала, а бабушка в мои дела не вмешивалась.

…Однажды простились после сеанса, и я отправилась домой на троллейбусе. Довольно долго добиралась и всю дорогу думала об Илье. На сердце почему-то было тревожно. Вошла в подъезд, поднялась в лифте на третий этаж и обомлела — у наших дверей стоял… Глазунов.
Я растерялась:
— Как ты здесь оказался? Зачем?
— Сам не знаю. Вдруг понял, что не могу с тобой расстаться.
В ту минуту между нами и пробежала искра. Я почувствовала, как меня будто током ударило. Замирала от сладкого ужаса и думала: «Господи, этого не может быть! Я его люблю!» Каким-то непостижимым образом, всего за несколько коротких встреч, этот человек стал для меня самым близким и дорогим на земле.

…В роман с Глазуновым я бросилась как в омут. До этого не было никакого опыта — только пара невинных школьных историй. Илью я полюбила по-настоящему, не могла прожить без него ни дня. И он с трудом без меня обходился. Если встретиться не удавалось, звонил десять раз на дню, приезжал домой или в институт. Говорил, что я его муза. Сколько раз бывало: сижу на занятиях и вдруг открывается дверь — Илья. Все глаза тут же устремляются на него. Преподаватель недовольно ворчит. А он, словно ничего не замечая, зовет: «Лариса! Лариса!» Я краснею и показываю знаками, что выйти не могу. Илья настаивает. Делать нечего, выбегаю в коридор. Оказывается, любимый волновался, потому что утром не успел поговорить со мной по телефону, а днем у нас никто не брал трубку.
— Ну и что? — недоумеваю я.
— Да мало ли что могло случиться, — шипит Илья. — И вообще, я должен знать, где ты и чем занимаешься, иначе не могу работать!
— Ты прекрасно знаешь, что я в институте!
— Так позвони в перерыве между занятиями! Скажи, что соскучилась!
И я бросаюсь ему на шею… Он был таким пылким и при этом таким нежным и заботливым! В каком-то смысле Глазунов заменил мне отца, отсутствие которого я так остро ощущала с самого раннего детства, и даже… мать. Из-за ее постоянных разъездов нам редко выпадала возможность посекретничать по-женски, поговорить по душам.

…Глазунов говорил, что искусство — главный смысл его существования. И работал круглыми сутками. Дни его были расписаны по минутам. Я часто слышала: «В двенадцать зайдет Н. В час — ждут в посольстве. В три — еду в издательство. Потом — сеанс до вечера. А в одиннадцать встречаемся у меня». И попробуй забыть или опоздать!


Портреты кисти Ильи Глазунова разных лет: Брежнев, Лужков.

…Клиентов портреты Ильи приводили в восторг. Тем более что писал он их за три-четыре часа! Кстати, ни одного моего портрета любимый мне так и не подарил — считал, что только художник имеет право на свое произведение.
Я в те годы носила довольно броский макияж. Обводила черным карандашом глаза, мазала губы красной помадой. Глазунов меня хвалил. Считал, что крашусь в своем стиле — роковых женщин Достоевского. Он говорил: «Тебе надо обязательно выделять глаза и губы. Образ получается более выразительным и драматичным». Зато брюки Илья на мне не признавал! «Женщине Достоевского» они решительно не подходили. Я не спорила. Я делала все, как хотел Глазунов. Обаяние его распространялось не только на меня. При желании он мог очаровать любую женщину. Позже я узнала, что жена Глазунова Нина, еще в бытность их в Ленинграде, сдавала кровь, чтобы на вырученные деньги купить любимому краски!


Слева: Глазунов с женой Ниной и детьми, справа: любовница Лариса.

…Однажды мы пересеклись с ней в мастерской. Я было занервничала: роман Глазунова и дочки Алисовой обсуждала вся светская Москва. Но Нина держалась так естественно и дружелюбно, что на смену тревоге пришло недоумение. «Неужели ничего не знает? — думала я. — Но это невозможно! Я бы не смогла улыбаться любовнице мужа. Наверное, у нее другой темперамент…»
Конечно, все было значительно проще: Нина, безумно любившая мужа, закрывала глаза на его измены, лишь бы он оставался с ней. А Глазунова вполне устраивал такой «свободный» брак. Он почти сразу дал понять, что не оставит жену, хотя я об этом даже не заикалась. Лишь однажды обмолвилась, что всегда мечтала выйти замуж по большой любви. Илья посмотрел на меня как на законченную идиотку: «Брак приземляет творческие стремления человека. А наши с тобой жизни принадлежат искусству. И наши отношения выше этой отжившей условности».
При этом он откровенно пользовался добротой и самопожертвованием Нины. Она ведь была очень одаренной художницей, но забросила собственную карьеру ради любимого Илюши. Стала не просто его женой, но и нянькой, домработницей, секретарем. Разве можно было променять такое сокровище на какую-то музу, которых у Глазунова — и до, и после меня — было немало.

…Театральный режиссер Анатолий Эфрос сразу за меня ухватился:
— Лариса, ты должна работать в театре. Такие стопроцентные попадания, как у тебя в этом спектакле, случаются редко.
— А Илья считает, что мне надо сниматься.
— Ну и снимешься потом еще в сотне других фильмов! Кино от тебя никуда не денется. А таких ролей в театре может и не быть.
— Там тоже хорошая роль. И сценарий интересный. Илья говорит — надо ехать.
— Да что ты заладила — Илья да Илья! Пора тебе жить своим умом. И строить собственную карьеру. С Глазуновым все равно ничего не получится.
— Вы что, сговорились все, что ли? — разозлилась я. — В последнее время только и слышу со всех сторон: Глазунов такой-сякой, уходи от него. И вы туда же! И вообще — это же не последний ваш спектакль. Еще поработаем.
— Хорошо, давай репетировать «Сны Симоны Машар» Бертольда Брехта, — предложил Эфрос. — Ты абсолютно идеальная Симона.
— Нет, не сейчас, после съемок. Вот приеду — и начнем.
Но он меня не дождался. Нашел Ольгу Яковлеву. И она на долгие годы стала «главной» актрисой Анатолия Эфроса. А ею — если бы не моя слепая любовь к Глазунову — могла быть я…

…Мне многие советовали его бросить, но я не слушала. И удивлялась: почему эти люди так не любят Илью? Во ВГИКе некоторые преподаватели и студенты его просто на дух не переносили. Ребята из нашей компании — Гена Шпаликов, Саша Княжинский, Юра Ильенко — говорили, что я сошла с ума, что трачу лучшие годы жизни на самовлюбленного и жестокого человека. Я считала это ревностью и завистью. Глазунов был красивым, обаятельным, успешным и знаменитым. А его «критикам» еще предстояло доказать, на что они способны.

…Девчонки мне сочувствовали:
— Лариска, ты с этим художником совсем прозрачная стала. Кожа да кости. Он выпил из тебя всю кровь.
— Глупости, — отбивалась я. — У меня просто такая конституция. И поесть не всегда получается.
— Да ладно, что мы, не понимаем?!
Но питалась я действительно неважно.
Утром не завтракала, не хотелось, и потом до вечера сидела во ВГИКе голодная. Чтобы ухватить какой-нибудь засохший пирожок, требовалось пораньше прийти в буфет и отстоять длинную очередь, на что ни времени, ни желания не было. У Ильи, к которому я почти всегда отправлялась после занятий, еды не водилось. В лучшем случае — чай с баранками или бутербродами. Бытом Глазунов не занимался, у него для этого была Нина. При мне она не появлялась в мастерской. А я там не хозяйничала.
Домой возвращалась уже ночью и тут же падала в постель. Чтобы успеть на первую пару, вставать приходилось довольно рано. Об опоздании или прогуле не могло быть и речи. Нерадивых студентов наш мастер, Ольга Ивановна Пыжова, беспощадно выгоняла.

…Уехала на съемки фильма «Василий Суриков», так Илья за мной примчался, благо базировались недалеко от Москвы. Я играла первую жену художника, Елизавету Августовну, которая умерла от порока сердца и скоротечной чахотки совсем молодой. Глазунов обожал Сурикова, считал себя его знатоком и замучил меня советами — как играть. На площадку его, к счастью, не пустили, иначе я бы просто не смогла работать. Вздохнула с облегчением, когда он уехал в Москву.
Оператор Гавриил Егиазаров, впоследствии ставший режиссером и снявший много замечательных картин, относился ко мне как к дочке. В начале съемок, помню, все сокрушался, что плохо выгляжу:
— Ну и куда я дену эти жилы и кости? Как тебя снимать?
И пытался как-то на меня повлиять:
— Лариса, найди хорошего парня, свободного, молодого. Зачем тебе этот женатый художник? Он тебя в гроб вгонит!
— А Илье нравится, как я выгляжу. Ему чем хуже — тем лучше.


Иллюстрации Глазунова к произведениям Достоевского.

…Глазунов по любому поводу устраивал сцены. Если мне не удавалось вырваться в мастерскую, прибегал на Дорогомиловку среди ночи:
— Где ты была? С кем?
— Нас задержали на прогоне спектакля.
— А почему не позвонила?
— Не успела.
— У тебя такой испуганный взгляд… Ты лжешь!
— Илья, послушай…
— Нет, это ты послушай меня!
Заканчивалось все тем, что Глазунов, хлопнув дверью, в ярости выбегал из квартиры, а я рыдала до утра, не в силах заснуть. Утром он обычно звонил и просил прощения. Или приезжал днем во ВГИК с букетом цветов. Мы мирились, и на какое-то время он успокаивался. А потом все начиналось сначала: куда пошла, с кем, зачем?..

…Глазунов явно считал, что моя жизнь принадлежит ему, и держал ее под неусыпным контролем. То, что я когда-то принимала за нежную заботу, оказалось ревнивым диктатом капризной звезды. Иногда я чувствовала, что Илья специально накалял ситуацию, создавая из мухи слона. Заводил себя и меня, а потом, насытившись сильными эмоциями, как вампир кровью, успокаивался и извинялся. Не зря он так любил Достоевского, его герои часто поступали так же. И наши отношения Глазунов пытался превратить в какую-то «достоевщину».
Некоторым людям нужно постоянно ссориться, выяснять отношения, чтобы поддерживать пламя любви. Глазунов искусственно создавал напряжение, раздувая таким образом творческий «огонь». Он любил говорить: «За каждое мгновение счастья и творческого взлета нужно платить кровью и страданием». Не знаю, как он, а я за свою любовь заплатила сполна…

Не сразу поняла, что беременна. Проблемы с желудком случались и раньше, и я не придала серьезного значения то и дело возникавшей тошноте. Пила таблетки, но она не проходила. Зато появилась дикая слабость. Однажды чуть не упала в институте на уроке танца. Голова закружилась, в глазах потемнело. Меня еле успели подхватить. Девчонки решили, что это голодный обморок:
— Лариска, ты что, опять ничего не ела?
— Да какая еда, когда все время тошнит.
— А на солененькое не тянет? — засмеялись они. — Ты, часом, не беременна? Сходи проверься.
Сходила. И узнала, что у меня будет ребенок. От врача вышла в шоке. Я была совсем девчонкой и не знала, как поступить. Решила посоветоваться с Ильей. Он только плечами пожал, когда услышал, что станет отцом:
— И что дальше?
— Дальше? — удивилась я. — Беременность обычно заканчивается родами.
— Тебе так хочется ребенка? — в свою очередь удивился он.
— А что может быть прекраснее, чем родить от любимого человека?
— Конечно, ты можешь родить, — сказал он, — но лично я не готов стать отцом. Сейчас это совершенно некстати.
И все. Поступай как знаешь.

…Не знаю, на что мама рассчитывала, приглашая к нам Глазунова. Что он признает ребенка? Женится на мне? Илья сразу сказал как отрезал:
— Я разводиться не намерен.
— А что же будет с Ларисой, Илюша? — жалобно заныла мама. — Девочка все потеряет, если родит.
— Тогда пусть делает аборт, — так же жестко ответил он. — Я уже говорил Ларисе, мне ребенок сейчас не ко времени. Но решать, конечно, вам. Это ваши женские дела.
Она еще пыталась его разжалобить — безуспешно. После ухода Глазунова мама сказала: «Все мужчины одинаково жестоки. Даже гениальные». Илью не заботило, что со мной будет. В жизни великого художника, коим он себя считал, таким досадным мелочам, как беременность музы, не было места.
Мама страшно переживала. А я вообще не понимала, что происходит. Мне все время было так плохо! Страшно вспомнить. Помучилась-помучилась и пошла на аборт.

…Жизнь вроде бы наладилась. Мы даже съездили с Глазуновым в Крым, в Гурзуф. Там было чудесно. Солнце, море, фрукты. В этом раю даже Илья немного расслабился, стал мягче, человечнее. Но все равно бегал на почту, звонил и посылал телеграммы. Он был неисправим. А вскоре после приезда из Гурзуфа я неожиданно получила письмо от Нины.
Оказывается, пока мы с ее мужем были в Крыму, она тоже где-то отдыхала, одна. Она ни в чем не обвиняла ни меня, ни Илью. Наоборот, отпускала нам все грехи и восхищалась мной как женщиной и творческой личностью. Писала: «Ты — небо. А я — земля, по которой ходит Илья. Но он не может обойтись ни без этой тверди, ни без этой выси. Мы обе ему нужны». Этим письмом она как бы давала разрешение на наш роман. Нина тоже считала, что у художника должна быть муза. И признавая этой музой меня, была согласна отойти на второй план. Она посвятила Глазунову жизнь. Что значили по сравнению с этой жертвой несколько лет моих унижений и обид?! Испытывала ли я чувство вины перед Ниной? Нет, только ответное восхищение — широтой ее личности и взглядов. Я была очень молода, влюблена, а значит, думала только о себе и своих чувствах.

…Через несколько месяцев кошмар повторился — я опять забеременела. И готова была выть от тоски, понимая, что этого ребенка тоже придется убить. Одна я бы его не вытянула. А Глазунова по-прежнему интересовало только его творчество.
«Проскочить» во второй раз не удалось. После аборта очень долго болела, хотя делал его хороший врач. Начались проблемы по женской части, матерью я так никогда и не стала…

…С Ильей какое-то время еще продолжала встречаться. Это была уже не любовь, а какое-то наваждение, гипноз. Слишком долго он вбивал мне в голову, что я должна быть с ним и жить только его жизнью. Я и жила ею целых три года. Некоторые люди уже воспринимали Ларису Кадочникову исключительно как любовницу Глазунова. И с удовольствием смаковали подробности нашей жизни.


Лариса с Вячеславом Тихоновым в фильме «Мичман Панин».

…Будучи беременной во второй раз, я снималась у Михаила Швейцера и его жены Софьи Милькиной в картине «Мичман Панин». Главную роль играл Вячеслав Тихонов. Я была французской танцовщицей в довольно коротком, но очень эффектном эпизоде. Загримировали и одели меня потрясающе. До сих пор смотрю и удивляюсь: как же здорово выгляжу! А ведь держалась с трудом. Токсикоз, как и в первый раз, был жутчайший.
Помню, приехала как-то на студию, оделась, загримировалась и вышла в коридор. Меня затошнило, я прислонилась к двери и услышала, как сплетничают гримеры:
— Видали красотку? Еле дышит. Беременная. А знаете от кого? От художника Глазунова.
— Да он вроде женат.
— Ну и что? Жена в курсе. У них любовь втроем. У этих молодых артисточек ни стыда ни совести.
И вдруг раздался голос Тихонова. Он еще гримировался:
— А ну, прекратите сейчас же! Чтобы я об этой женщине больше не слышал ни одного дурного слова. Как вам самим не стыдно такое говорить?!

…Теперь уже и мама настойчиво уговаривала меня оставить Илью. Объясняла, что на последнем курсе надо думать о работе и поступлении в театр, а не о любви. Я понимала, что она права. Тем более что у Глазунова с недавних пор на меня оставалось все меньше и меньше времени. Он был дико занят.

…Я не следила за жизнью и творчеством Глазунова, но известие о гибели его жены Нины потрясло. Меня поразила страшная деталь: Нина выбросилась из окна в меховой шапке. Не хотела, чтобы муж в последний раз увидел ее лицо обезображенным. Было так жаль женщину, которая пожертвовала ради Глазунова всем, но, очевидно, не нашла ни счастья, ни смысла, ни благодарности…


Илья Глазунов — сторонник монархии, сословных привилегий и ограничений, противник демократии и равенства прав. 9 февраля 2012 года был официально зарегистрирован как доверенное лицо кандидата в Президенты РФ и действующего премьер-министра Владимира Путина.

…Лет пять назад меня стал «доставать» один российский телеканал сниматься в передаче про Глазунова. С Ильей договорились о том, чтобы снять меня в его галерее. Он обещал тоже поучаствовать. Приехали на Волхонку, я стала позировать около картин, а Глазунова все нет и нет. Подошла помощница, которая давно работает с Ильей и знает меня.
— Лариса, а вы почти не изменились, только немного поправились, но в принципе остались прежней.
— А где Илья? — поинтересовалась я.
— Ой, у него проблемы с горлом, даже сделали небольшую операцию. Он не придет.


Лариса Кадочникова.

Я с трудом удержалась от иронического замечания. А про себя удивилась: неужели Глазунов боится встречаться? Ну подумаешь — поговорили бы, посмеялись, вспомнили юность. Все же быльем поросло. Что бы там ни было, я не держу на него зла.
Гораздо чаще, чем какие-то обиды и мучения, вспоминаю счастливые часы и дни, которые мы провели вдвоем. Я любила Илью, восхищалась его картинами и им самим. А иначе не смогла бы терпеть этого сложного и капризного гения на протяжении трех лет. Может оттого, что с ним так мучилась, я и состоялась как актриса. Пыжова была права — страдания во благо. Они укрепляют душу.

 
ТАМ ЕЩЕ КОММЕНТАРИИ ИНТЕРЕСНЫЕ :)
http://radulova.livejournal.com/2613665.html
;)

ИНТЕРЕСНЫЕ СТАТЬИ САЙТА EZOLIFE.INFO