ЗДАРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРОВА;)
ВЫЛОВИЛ В ИНТЕРНЕТЕ…
Я была в Екатеринбурге по своим “женским делам” (мы сейчас работаем над проектом о проблемах наркозависимых женщин), когда всплыл весь этот скандал со смертью девушки в центре Города без наркотиков. Наркообщественность Екатеринбурга конечно возбудилась, все думали, что центр теперь закроют. Меня нашел парень, который освободился в связи с проверками, попросил записать его интервью. Бойцы ГБН утверждают что девушек в УВД там чуть ли не пытали, заставляли показания давать, что касается меня так этот парень сам искал и попросил записать его интервью, т.к. знал, что я занимаюсь правозащитной работой. Сказал, что хочет, чтобы об этом узнало больше людей, о том, что происходит в центрах ГБН. Чтобы узнали родители, которые своих детей туда сдают и верят что им там “помогут”. Ну что я могу сказать – по сравнению с парой лет назад, когда я делала предыдущее интервью (Спас-на-Крови. Или хроники антинаркотического террора в Екатеринбурге), ситуация немного изменилась. Избиения правда все те же, незаконные задержания людей, унижения и издевательства, насильственное принуждение сдавать псевдобарыг (дело Евгения Конышева является тут образцово-показательным) – без этого, понятно, никуда, незаконные аресты… но зато к набору хлеб+вода+лук с чесноком добавилась каша два раза в день, людей не приковывают наручниками (только когда в отделы везут, или после побегов), короче правозащитники не зря трудились. Действительно, можно уже Ройзмана в Президентский совет по правам человека выдвигать. Исправляется. Ну и вообще, впечатления “ужас ужас” от интервью нет, в отличие от моего впечатления три года назад. Наверное, мы привыкли уже. Ну избивают, ну похищают незаконно, ну вламываются, удерживают, унижают, работать заставляют, идиотские приседания какие-то. Ну умрет кто-то время от времени. Это вроде уже, все знают, нормальная ситуация в этой стране. Это уже не хардкор. Как сказала (с иронией) Собчак, “действительно, между мной и наркоманами никакой разницы нет:)”. Ну а что вы думали, уже давно стало понятно, когда вся “прогрессивная общественность” стеной встала на защиту и оправдание наркоспасителя Егора Бычкова — сегодня вы позволяете безнаказанно издеваться над людьми, страдающими наркозависимостью, покрываете бесчинства ГБН и славите воинствующих парамилитаристов, котрые затерроризировали весь город – завтра то же самое может случиться и с вами. Никто и внимания не обратит. В стране без наркотиков наступает Карантин.
Интервью провела Аня Саранг
***
Расскажи, как ты попал в Фонд «Город без наркотиков»?
Бухал и покалывался. Меня мама туда закрыла, вот и все. Проходил там реабилитацию.
То есть у тебя есть зависимость от наркотиков?
Да.
А как мама тебя туда закрыла?
Это вызывается «захват». Зовется у них там все это внутри – «терпилы». Родители – это «терпилы». То есть, к примеру, твой ребенок употребляет наркотики, и ты за него переживаешь. Ты звонишь туда и говоришь: «Заберите моего сына, помогите». Ну, вот мама позвонила, она приехала в Фонд. Я скажу честно, я с крокодила спрыгнул тогда и пил водку. Жестко. И еще по десять кубов в день ставил этого Тропикамида. Она приехала туда, а там мест нет. А она говорит: «А я не уйду отсюда, пока вы его не закроете». И все.
Они верят, что там помогают?
Да. То есть за ним потом приезжают, его везут на карантин и запирают. 27 дней нужно вылежать. Наручников нету. Утром каша и чай.
Наручники раньше были, а теперь их отменили?
Да, раньше были, сейчас их нет. Потом днем – хлеб. Вечером – каша и чай.
То есть не как раньше, когда была только вода и хлеб?
Нет. Кашу добавили. Ситуация какая – в туалет поссать, вот хочешь пописять… Вот человек больной приехал, после наркотиков, организм не «везет». Если сам пошел добровольно на карантине, кто-то спалил, а там локалка – нету ни дверей, ничего, просто решетки стоят, вместо дверей решетка. И то есть кто-то пошел в туалет без разрешения, его спалили, его выводят с карантина, и начинает он приседать. Минимум час.
За то, что без проса в туалет сходил?
Да. Туалет можно только где-то через шесть часов.
А как вот ты туда приезжаешь после наркотиков – тебе там какую-то наркологическую помощь оказывают?
Нет, никакой.
А как же, тебя же там ломает? Нужны обезболивающие, по идее.
Я был до этого в тюрьмах, когда тоже сидел на наркотиках, я ломку вообще не ощущал. Было другое подсознание в голове как бы. Как бы вылезти из этого болота.
То есть ты, когда приехал в Фонд, тебя не ломало?
Нет. Есть там люди, которых ломает жестко. Вот они там начинают говорить, к примеру: «Мне плохо, можно в туалет сходить?» А им: «Нет». Даже если он кого-то позвал, чтобы не спалиться, к локалке, ключника – того же бывшего наркомана, это должность уже там, так вот они ему не разрешают.
Ну а как, у людей же понос начинается – такие последствия при прекращении потребления наркотиков.
Вот я, когда до туалета бежал, просто недержание было, и я в штаны себе нагадил. Вот и все. Одного привезли при мне, он просто вешался там. Он еще отходил от феназепама и от легалки. Вечером отбой, а его привезли невменяемого, а вечером там в 10 включают молитву. Это есть там, я не опровергаю, ничего. Все, молитва 25 минут идет по телевизору, потом ее выключают, свет выключают, и буквально минут через пять такой грохот. А это тот, который под феназепамом был, он просто упал. А потом, на следующий день он пытался повеситься. Его просто успели из петли вытащить, он мог себе просто позвоночник сломать. И умереть там. Дальше был еще один инцидент за ним – его привязали на вязки. Это когда простыни рвут такими длинными полосками, привязывают руки и ноги к кровати. И вот так человек лежит привязанный. Когда ему разрешают в туалет, его отвязывают, его отводят. Он там справляет все свои нужды, и обратно кладут и привязывают. Там и суицид есть. Как бы многие люди готовы на это пойти. Именно от таких условий содержания. После этого меня увезли на Белоярку…
А Белоярка – это что?
Тоже центр. Но это у них уже как офис получается. Там содержится более ста человек. Привезли туда, там началось все. Был там со мной парень, кто первый заявление на них написал. Вот после смерти девочки. Человек падал с пятого этажа, и он жив остался. Это у него в жизни было, но ходит он нормально. И вот за бараком снег только сошел, он убирает шишки, мусор вот этот весь на носилки. Сзади его пацан берет носилки, а этот – спереди. И начинает его первый гонять: «Ты чего, охуел, мастырка ебаная, давай быстрее». Под говно его пинает, а у него после падения ишимия сердца, это жестоко. То есть беспредел между людьми, и никто за этим не смотрит. Еще нет благоустройства на Белоярке. Там есть реабилитанты, но которые более-менее в себя уже пришли. Их там ставят, чтобы смотреть за другими. Вот мы в 7 утра вставали на работу, сидишь ешь, опять же очень хочешь в туалет. Просишь этих: «Выведите меня в туалет». Ему отказывают. Тот чуть ли не на коленях умоляет: «Пожалуйста», а ему – нет. Потом поднимается в палату, а это был при мне случай: «Да ты чего, охуел». Вот такие постоянно слова, то есть унижение идет. «Ты чего, блять, не понял», – и начинает его просто бить.
Это за то, что он в туалет хочет?
Да, просто человек хочет в туалет.
А там вообще случаются избиения?
Постоянно. Пацан как-то от того, что вот такие условия содержания, и работы нет на бараке, а сидеть просто так тупо тоже надоедает, так вот он сидел и читал книжку. Может любой ключник зайти, посмотреть обложку, и спросить, про чего там пишется. Так и было. Один спросил, а тот адекватно не смог дать ответ. За это его заставляют приседать два часа. Или случай. Был там пацан, у него 60 клеток иммунитета осталось. То есть там на три раза покурить жизни у него осталось. И он и еще двое уходят в побег. Эти двое знают, как у него со здоровьем, и они говорят: «Ты беги за нами, и мы тебя отобьем». Короче, эти двое сбегают, а этого пацана ловят. Привозят его обратно на барак, вечером приезжает ключник – есть там такой Алладин Костя. Заходит в карантин, одевает боксерские перчатки и начинает его хуярить. Очень жестко. Ногами, руками. Вечером, когда всех уже сводили в туалет, на бочку, где все сделали все свои дела, других выводят в карантин. Кого за побег, кого там за курево. Ну разные моменты бывают. Короче, там такой есть тренажер, на него встаешь и качаешь ноги. И вот это я сам видел. Так вот этого беглеца вывели, на него надели бронежилет, в карманах у него по пять килограмм блины от штанги. Итого – на нем 15 килограмм. И вот он стоит упражняется на этом тренажере и приседает одновременно. Два часа. Если филонит, то ему могут пиздюлин дать за это.
А зачем все это?
Там одна поговорка на все – «нахуй ты кололся». Так и говорят. Потом реабилитанты – там за них платит мама, жена, батя там. Ну, родственники. Платят 8 тысяч в месяц. Но куда они идут, не понятно. По еде, которую там дают, ну человек съедает на одну тысячу рублей. Каша, хлеб и вода. И еще плюс все ездят на объекты вот там, в Березовске стройка есть, там евро дома строят. Вот они и строят. Оплетку эту арматурную делают. Самая сложная и тяжелая работа. И там за каждого человека фонду платят по тысяче в день.
В смысле реабилитантов возят на работу?
Да. За одну тысячу рублей в день. Они, конечно, ничего не получают, ни копейки. Но им дают чуть больше покушать за это. Вот этим выездным, к которым уже есть более-менее доверие, на бригаду в шесть человек идет банка тушенки, это на всех. Еще банка сайры, банка сгущенки и банка паштета. Это вот на шестерых.
Это уже хорошим питанием считается?
Да. И еще по пачке «Ява золотая». Приз, бонус такой.
А сколько там по времени нужно находиться? Вся реабилитация? Или чтобы там стать ключником?
Ну, там люди и по два года находятся. Там старший барака разными путями старается, когда родители звонят и хотят забрать своего ребенка, то он всегда говорит: «Ему еще мало, оставьте его здесь». Короче, палки в колеса вставляют, и стараются человека оставить. Двойка, вот у нас есть зона такая «красная», так она отдыхает рядом с этим местом по условиям содержания.
То есть, чтобы оттуда выйти, нужно, как минимум, два года там пробыть и поопездюливаться?
Ну, не обязательно поопиздюливаться. Как себя поведешь. Короче, ситуация какая, там не то что нужно ключником стать. Вот я не люблю унижения человеческого. Не могу на это смотреть. А вот чтобы стать там ключником, там надо какие-то балы набрать. Обыкновенные работники-реабилитанты там ходят в сланцах, ключники – в кроссовках. Питание у них получше. Привилегии. Им не надо спрашивать и унижаться, чтобы в туалет сходить. Идешь сам в туалет, и все.
Ну, то есть ключник – это тот же реабилитант, но с какими-то привилегиями?
Да.
Но за него тоже родители продолжают платить?
Да. И они типа лечат. Там психолог приезжает. Но зачем она приезжает, вот в чем вопрос. Она выспрашивает твои мысли. А потом мама звонит, а она уже подготовила, чего ей сказать. И уже накидывает со своей стороны: «Все нормально, все хорошо, не переживайте. Ваш сын реабилитируется, и ему нужно побыть здесь еще». Потом, в том году я был в Фонде.
А, ты не первый раз там?
Да. Ситуация какая – вечером собираются все старшие. И они говорят: «Весь барак, на улицу. Надо фотографироваться для родителей». Это показуха: кто в волейбол играет со счастливыми лицами, кто на качелях сидит качается, кто в теннис играет. И вот эти все фотографии собрали на флешку на одну, потом их показывали родителям на собрании в Фонде. Говорили: «Смотрите, как замечательно там все выздоравливают. Ваш сын там реабилитируется, занимается спортом, рыбачит, купается». Короче, показуха. Еще одна вещь – вот веники на трассе видели продаются? В том году был план по Фонду – три тысячи веников. То есть все, что там было – на Белоярке, на дорогах и везде вокруг, они всю березу порубали, и эти веники плели. А в этом году план – пять тысяч веников. По 30 рублей они их продают. То есть едут, обрубают ветки, привозят на барак, веники делают, потом их продают.
Ты говорил, что люди оттуда сбегали, а почему они не могли просто оттуда уйти?
А там не дают. Там работал человек один, за ним приехал отец. Он был, говорят, недалеко от барака: «Пошлите человека, скажите, что отец приехал». 700 километров он ехал. Человек ждал четыре часа, сидел в машине, пока сына привели. У меня жена в том году за мной поехала с мамой. Они приехали, и просто вопрос ребром поставили: «Я его забираю». А там уговоры, то да се.
Тебя же мама сама отправила туда, а потом решила забрать?
Я уговорил. Я звонил, мы ездили на объекты строить, и работодатели, которые наши были, была доступна связь. А так, позвонить с барака – если звонишь, то руководство включает громкую связь, и они заставляют говорить: «Мама, у меня все хорошо». Если скажешь: «Забери меня отсюда», потом сразу страданешь. Опять бронежилет, опять приседания. И это днем не отделаешься. Могут неделю, две недели так пытать. Издеваться над человеком.
А на работу часто вывозят? Много объектов?
Вот березовская стройка. Потом там рядом стройка, насколько я знаю. Сарапуска – это вот женский барак тоже строили.
Свои объекты – это понятно. Есть чужие объекты, то есть кто рабочих на них заказывает?
Есть, вот я и говорю. Вот за тебя бабки платят, тысячу в день, как я и сказал. И это привилегия – поехать на объект. Кормят получше, и люди посвободнее себя там чувствуют. И люди с бараков только рады поехать туда. Все деньги идут, естественно, фонду. Плюс ездят на дачи учредителей Фонда, огороды им капают. Строят им там.
А были при тебе случаи смерти?
Нет, вот смерти не было.
А вот состояния тяжелого, доводили людей?
Доводили. Вот с Первоуральска пацан Леха, с клетками. Он умер потом. И вот еще. Я не знаю, спрятали того на бараке, кто вот именно заявление написал.
А как он решился заявление написать?
Короче, приезжает вечером Ройзман, после смерти девочки. Вывел весь барак, на улице собрание: «Ребята, завтра приедут врачи, менты, пожарники, исполнение наказаний, МЧС – короче, вся там гоп-прикрутка». И не пояснил, чего дальше. Но у нас все хорошо, типа. И вот когда приехала проверка, машин тридцать приехало, один из пацанов с барака просто к ним ломанулся: «Заберите меня отсюда, меня здесь убивают, унижают, гнобят, не дают жить нормально». Все, его забирают к ментам. И он пишет заявление.
А все остальные остались?
Да. Вечером Ройзман опять приезжает, после уже этого кипиша. И говорит: «Я даю слово мужика, кто считает, что реабилитация закончилась, отходите влево». И 26 человек просто сразу написали заявления.
А остальные, почему остались?
Не знаю – кто с Владивостока, кто с Мурманска. Иногородние. То есть людям просто не добраться никак до дома.
А туда вообще приезжают проверки?
Вот я за два года первый раз увидел такую проверку из-за смерти девочки. Я вот смотрел в интернете – давала девчушка показания, в капюшоне сидела, по этой истории. Та, которая умерла, у нее была пластина в голове, она после аварии. Ее ни пописять не выводили, а потом за волосы несли куда-то, и головой ударили об шкаф. Они стараются списать это все на естественную смерть – от пневмонии там, еще от чего-то.
Говорят, что они за деньги клевещут на Ройзмана.
Конечно, нет. Все сами. Поверь, я много в жизни видел, и в тюрьмах сидел. Но такого унижения, такого отношения к людям я просто нигде не видел.
Причем сами наркоманы это своими руками делают.
Да, пробовали ментов туда поставить, был такой случай в 2001 году. Там одного чуть в печку не засунули. Там уже четверо держали за ноги, за руки, и хотели уже в топку закинуть. И мент только успел сказать: «Передайте жене и дочери, что я их очень люблю». И это их остановило. Они его не закинули. А сейчас там наркоманы охраняют. За лучшую пайку еды, чтобы у тебя кроссовки были надеты.
А вот многие в Москве, считая правозащитников, говорят, что там все красиво и хорошо.
Это все показуха.
А вот кто-то приезжал при тебе?
Нет, только журналисты. Какой-то голландский журналист. И еще какой-то, все. Больше никого. А так, собирают собрание перед тем, как должен приехать кто-то. И все должны показывать своим видом – тут курорт. Картинку просто создают. А если что-то скажешь против, то ты остаешься на бараке. И вот эти бывшие наркоманы, ключники их называют, они начинают просто над тобой издеваться.
Как на зоне.
Нет, здесь хуже. Поверь, человек, который сидел на двойке, мне сказал: «Лучше пять лет на двойке топнуть, чем там побывать месяц».
А по поводу эффективности самой реабилитации. Вот у Ройзмана какие отговорки, что да, там жесткие методы, но это помогает. Ты знаешь кого-нибудь, кому это помогло?
Вот смотри, барак выходит в девять утра на работу. Работают до одиннадцати. Потом ключники выносят кастрюлю с чаем. Два подноса кружек. Все сидят просто полчаса отдыхают и пьют чай. И вот я общался со всеми во время этих перерывов. И вот все говорят: «Я вот выйду и буду еще хуже колоться на зло родителям». Вывезли вот 21 июня четверых малолеток с этого барака. Представляешь, они живут там – одному 14, другому 16, еще одному 16, и другому 18. И вот они там наслушались, чем там на воле можно колоться, про «легалку» и все остальное. И говорят: «Вот выйдем, всем въебемся». Они дети, сидят там все впитывают всю информацию.
А так там люди по сколько раз бывают?
Есть по 9-10 раз.
Все время родители отправляют?
Да.
А родителей не учит опыт, что это не помогает?
Они родителям все говорят, а родители не верят в это. Родители отдыхают от детей. Отправили, и забот нету. Все равно, они им больше отдадут, чем Фонду, даже по деньгам.
Ну, вот тебе не помогло?
Нет, честно говорю. Не помогло.
Ты вышел и сразу употребил?
Да, я укололся в первый же день. Я не скрываю.
А кто с тобой был?
Все по разным сторонам разъехались. Кто в Башкирию, кто во Владивосток.
И желания завязать у тебя не было?
Нет. Там вот просто вот внутри нервное потрясение. Вся обстановка там внутри, она наоборот, она не лечит. А потом дает еще больший толчок, чтобы человек еще дальше употреблял на злости уже.
Да, озлобленность скапливается. А вот еще хотела спросить – они же проводят аресты и задержания. Вот в квартиры вламываются по показаниям реабилитантов. Ты вот с такими историями сталкивался?
Ситуация такая. Приезжает туда человек. Через сутки у него ломка начинается. Его спрашивают: «Чем кололся?» Он, допустим, говорит: «Героином». Ему: «Где брал?» Он: «Не скажу». Его начинают пиздить. Потом говорят: «Давай съездим на закуп, закупимся, где ты брал, и все нормально у тебя будет». И он добровольно типа едет. И это все стоит – тарелка супа. Вот кто на карантине лежит, я рассказывал – утром каша, днем хлеб – две пайки, вечером – каша. А кто съездил и сдал, того еще днем выводят с карантина, и он едет и ест суп. То есть, за тарелку супа людей сдают. Еще говорят, фондовцы там отрабатываются, на этих квартирах, куда вламываются. Допустим, вломились, а там килограмм героина. На камеру сто грамм героина засветили, а остальное ушло куда-то. Куда, никто не знает. Может, менты забрали. У нас сколько менты этим героином торгуют. Телефоны, деньги – все отметают. То есть я говорю, там такая козлобудка, вообще.
А как ты думаешь, вот столько лет они такое творят, как они держатся при этом?
Во-первых, скажу, что Ройзман был депутатом Государственной Думы. То есть он там закинул везде свою паутину. И здесь он с ментами работает. Эти все приемки, которые они делают – менты же тоже, им галочки нужно набирать за раскрытые преступления. За счет этих галочек новую звезду на погоны добавили. То есть им тоже это все выгодно. За счет этого они работают и живут. Взаимовыгодно.
А вот наркозависимые, которые там, они боятся писать заявления?
Конечно, просто боятся. Вот ты на бараке, а это частная тюрьма. Ну, напишешь ты, Ройзман это еще так преподнесет со своими связями. Это все похерят, а человек так страданет, что его будут бить и так далее.
А Фонд сейчас закрыли?
Нет, они работают, даже людей новых набирают. Можно позвонить, узнать, чего и как. Если интересно. Их хрен поломаешь так быстро.
http://rylkov-fond.org/blog/lichnye-svidetelstva/gbn-renewed/
;)
ИНТЕРЕСНЫЕ СТАТЬИ САЙТА EZOLIFE.INFO